Ведьмак

[raref]

Название: Запах соломы, хмеля и костра
Автор:  Dino-san Cavallone
Фэндом: Ведьмак
Персонажи: Геральт/Лютик
Рейтинг: Деликатное NC-17
Жанры: Слэш (яой), Юмор, Фэнтези
Предупреждения: OOC, Насилие, Нецензурная лексика
Размер: Мини, 4 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание: Геральт из Ривии заезжает в город, чтобы получить вознаграждение за убитое чудовище, как неожиданно встречает Лютика, задолжавшего одному борделю.
Взято отсюда с разрешения автора.


- Геральт!
- Быстрей, залезай на лошадь!
Топот ног и возмущенная брань были рядом, так же как и угроза оказаться на вилах для трубадура, который, кстати, уже сидел сзади ведьмака и всем телом жался к его спине. Плотва раздраженно фыркнула, когда Геральт пришпорил ее под бока, и помчалась вперед, настолько скоро, насколько позволял вес седоков, пустив пыль подбежавшим разъяренным людям в глаза. Они пытались еще догнать лошадь, но не смогли, и, плюнув и звучно выругавшись, ушли восвояси.
А Плотва везла их по узким улочкам базара, распугивая своим ржанием и цоканьем копыт прохожих-покупателей. Лютик, воспользовавшись их некой неуловимостью, стащил с корзинки одной женщины пирожок. Геральт молчал. Повисла напряженная тишина, для них обоих, конечно, но никак не для оживленного полуденного базарного переулка. Когда они миновали торговую площадь и оказались у небольшого фонтана со скамьями, ведьмак остановил лошадь и слез, похлопав скотинку по шее. Следом слез и поэт, жуя пирожок, который оказался с капустой.
- И во что ты опять вляпался, скажи на милость? – недовольно буркнул Геральт, зыркнув на друга. Тот лишь пожал плечами, проглатывая кусок.
- Давай, рассказывай. Твоя задница ни за что ни про что никогда не попадает в передряги.
Лютик закатил глаза:
- Ну, подумаешь, задолжал я одному борделю пару золотых. Спокойно Геральт, я обещал вернуть, как только заработаю, но меня преследует злой рок! Здесь никому не нужен такой выдающийся певун, как я! Представляешь, меня везде гонят в шею! – ведьмак молча смотрел на него. - Не сверли меня своим взглядом, милсдарь! Хорошо, уговорил, это не все. Ко мне прицепилась, как клещ, жена хозяина заведения. Нет, Геральт, я за ней не ухлестывал, больно надобно. Скажу по секрету: она – старая толстая уродина, кикимора болотная! Ее муженек попер на меня с вилами, крича, что я оскорбил его честь, охмурив его «ненаглядную» жену, но друг мой, какая у этой свинячьей морды честь, нету ее, тю-тю! О боги, никогда я столько не бегал, как сегодня! Еле ноги унес, благо тебя увидел.
Он хотел было продолжить свою тираду, но ведьмак прервал его:
- Лезь на Плотву, и поехали.
Бард моргнул:
- Куда?
- На Кудыкину гору, Лютик. В бордель этот, расплатимся.
- Но у меня нет денег!
- Зато у меня есть. Поторапливайся, садись, или хочешь, чтобы тебя кто-нибудь из гнавшихся увидел?
Лютик повиновался и снова забрался на лошадь позади Геральта, обхватив его руками, чтобы не свалиться на скаку.

В помещении было душно и скверно пахло чем-то непонятным, что заставляло всех морщить нос, но только не Геральта. Он шел к стойке, около которой толпилось немало завсегдатаев этого прискорбно-мерзкого заведения. Лютик знал бордели и получше, но пребывание в городишке привело его сюда. Ведьмак отодвинул одного шибко резвого мужика, так и норовящего наступить ему на ногу и взглянул на хозяина заведения. Тот был пузатым небритым мужиком, с заплывшим жиром лицом, со свинячьими глазками и противными короткими волосатыми руками, говорил он, запинаясь, неграмотно, то и дело вытирая потные ладони о грязно-серую рубаху. Хозяин, завидев Лютика, перекосился от ярости и сжал руки в кулаки.
- Явился, гад ползучий! – рявкнул он, выходя из-за стойки. Посетители стали с интересом наблюдать за происходящим.
- Должок вернуть пришел, - теперь уже трубадур не боялся, что его могут побить, ведь с ним Геральт, который, кстати, уже успел положить руку на плечо мужика и сдержать его от нападок на ехидно ухмыляющегося поэта.
- Убери руку, паршивец! – пузатый мужичок хотел вырваться, но железная хватка ведьмака никогда не давала слабины.
- Скажите, сколько этот милсдарь задолжал, - спокойно и холодно проговорил Геральт, но снова встретил яростное сопротивление.
- Никуда он не уйдет, покуда не заплатит за мое унижение и унижение моей жены! – лицо побагровело от натуги, а руки начали трястись.
- Ишь, какой непонятливый! Ничегошеньки я не делал с твоей старухой! – возмутился Лютик, видимо, уставший повторять одно и то же этому тупоголовому человечишке. – Я с лешими не вожусь!
- Лютик, заткнись, - процедил сквозь зубы Геральт и снова обратился к изрыгающему ругательства хозяину борделя. – Так сколько?
- Пятнадцать золотых и десять ударов его тренькалкой по башке!
- Что-то многовато за три раза с тем пареньком! – и тут бард понял, что ляпнул лишнего.
Несколько находившихся завсегдатаев ахнули, другие же, видимо, тоже осведомленные, что здесь промышляют и такими делами, просто покачали головами, мол, попал мужик. Здесь было не принято в открытую заявлять, кого тот или иной посетитель снимал на ночь, это знал только хозяин заведения, который немного опешил, как, собственно, и ведьмак. Он стоял и недоуменно глядел на сопевшего от досады Лютика, что повернулся к нему спиной и сложил руки на груди. Довольно быстро придя в себя, Геральт вынул из мешочка, висевшего на поясе, пятнадцать золотых и, положив их на стойку, воспользовался моментом и потащил трубадура за локоть на выход. Отойдя подальше от борделя, ведьмак втолкнул барда в узкий переулочек.
- А, - небрежно махнул рукой Лютик, отвечая на невысказанный вопрос, который читался на лице Геральта, - захотелось разнообразия.
Он промолчал. Бард сдвинул шапочку с эгреткой на лоб, нелепо почесав затылок и добавил:
- Я был сверху.
Физиономия ведьмака говорила: «Не вдавайся в подробности», и, глядя на нее, хотелось рассмеяться, настолько глупой и нелепой она была. Но Лютику было не до смеха. Он хлопнул Геральта по плечу, что-то буркнул себе поднос и уже собирался смыться, как ощутил, что его все еще прижимают к стене деревянного дома. Снова повисла тишина.
- Может, пустишь? – спросил, наконец, трубадур, стараясь больше не смотреть в глаза ведьмака. Он отошел, освобождая другу путь. Когда Лютик ушел, Геральт вернулся к лошади, взял под уздцы и повел к выходу из города. Больше ему здесь делать нечего. Наверное.

Лютик шел по улицам быстро, не останавливаясь, желая скорей покинуть этот городишко. Хорошо, что в этом захолустье его творческую персону знала лишь определенная группка богатых людей, которые выходили в свет, нежели эти простаки-горожане. Он впервые не хотел привлекать на себя ничье внимание. Даже когда какая-то растяпа-девица с размаху врезалась в него и начала краснеть и извиняться, бард не остановился, а просто побрел дальше, пиная носком ботинка камешки.
«Промолчал, значит. Ну ладно, пусть думает» - крутилось в голове трубадура, когда он подходил к воротам. Но все же в его мысли забрался вопрос, от которого сердце невольно екнуло. А что Геральт скажет, когда обдумает?
«Сейчас даже за поцелуйчик садят в яму, не говоря уже о том, что делал я. Да и люди на улице как завидят, так камни только и свистят! Гонят вилами, а священники вообще розгами лупят, несмотря на все их запреты. Нет, конечно, в поэтических кругах встречаются те, кто с мужиками, того. Эээх, дурная моя башка!»
Цоканье копыт Лютик услышал уже тогда, когда шел по дороге, огражденной полями с двух сторон, но не обернулся, пока всадник не опередил его и не перегородил путь. Конечно же, это был Геральт. Вот этого-то бард и хотел и не хотел: вроде бы и услышать надобно, чтоб душу отвести, и боязно как-то, что лучше б вообще не знал, не видел и не слышал. Плотва тихо фыркнула и потопталась на месте, поднимая пыль и песок в воздух. Лютик не смотрел на ведьмака, что сейчас сверлил его взглядом, от которого невольно пробегали мурашки по коже у всякого, но только не у трубадура. Он уже привык к глазам необычного цвета, к седым волосам, к молчанию, которым Геральт не брезговал. Вот и в этот момент Лютик подумал, что Геральт будет молчать, будет ждать, пока он сам что-нибудь скажет, но нет.
- Садись.
- А…
- Мне безразлично с кем ты кувыркаешься. Лезь на Плотву, и поехали.

Ночь настигла их в поле, когда они решили срезать дорогу и проехать по тропинке, уже кем-то протоптанной. Солнце давно село, на смену ему пришли звезды и тонкий бледный серп месяца, удобно расположившиеся на своем законном месте, на черном небесном бархате.
Лютик всю дорогу трещал без умолку, пытаясь замять дневной инцидент, но, все еще переживая, что он как-то сможет повлиять на их отношения. Геральт же кивал головой либо бросал в ответ короткие фразы, чтобы дать понять, что да, все-таки слушает. Он устал, ему хотелось скорей отдохнуть подальше от города, завалиться на землю и задрыхнуть без задних ног. Конечно, тамошнее чудовище заставило ведьмака изрядно попотеть, да еще и трубадур свалился на него, как снег на голову, но нет, он не злился. Разве можно злиться, если уже привык?
Пока шалопай-бард расчищал место от камешков, что могли потревожить его, как он сам говорил, детский и невинный сон, хотя какой он там невинный, Геральт расседлал Плотву и по привычке подложил седло под голову, чтобы не спать на холодной земле. Костер разводить не стали, не было никакого желания. Трубадур разлегся на своем лиловом кафтанчике, укладывая лютню рядом, а ведьмак наблюдал. Он помнил, как однажды проснулся, и обнаружил Лютика спящим в обнимку со своим музыкальным инструментом и бормочущего какое-то очередное имя девицы, с которой, очевидно, мечтал разделить ложе.
Как только Геральт лег, поэт провел пальцами по струнам, извлекая очередную гамму звуков.
- Колыбельную? – хоть он и лежал к Лютику спиной, Геральт знал, что тот сейчас улыбается. – А то у меня есть одна, могу исполнить на сон грядущий.
- Откажусь, - хмыкнул ведьмак, шумно втянул носом воздух и закрыл глаза. Того запаха, что он ожидал почувствовать, не было. Повернувшись на бок, ведьмак неожиданно очутился нос к носу с ехидно улыбающимся поэтом. Он бесстыже изучал синими, странно поблескивающими глазами лицо Геральта, что немного опешил. Лютик поднес руку к шраму, рассекавшему левую бровь, веко и кожу под глазом, провел по нему жестковатой подушечкой длинного указательного пальца, заставляя ведьмака невольно прикрыть глаза и снова со свистом втянуть в себя воздух. От Лютика пахло соломой, костром и хмелем. Этот коктейль вытеснил на время запах сирени и крыжовника, который так долго владел разумом Геральта. Когда он открыл глаза, бард облизнул пересохшие губы и только открыл рот, чтобы что-то спросить, как ощутил на своих губах обветренные и властные губы Геральта, ощутил, как сильно тот сжимает его запястье. Он не ответил на этот грубый и жадный поцелуй, попытался вырваться, но тщетно. Руки крепко прижимали его к теплому телу.
- Геральт, что ты… - вопрос утонул на полуслове в томном выдохе, когда ведьмак прикоснулся губами к шее поэта, обжигая кожу дыханием для того, чтоб она тот час покрывалась мурашками. Лютик не заметил, как его руки принялись снимать с Геральта кожаную куртку, как прильнул к нему всем телом, подставляя шею под ласки, на которые, оказывается, тот был способен. Когда шершавые ладони коснулись груди, бард вздрогнул, но потянулся к ведьмаку за поцелуем, прогибая спину, как кошка, и сжимая ладонями его рубаху. Одно движение и плечо трубадура оголилось, а ткань собственной рубахи кокетливо сползла к локтю. Длинная, порывистая вереница поцелуев, тянущаяся от мочки уха до острых ключиц, а потом спускающаяся вниз, к плечу, заставила Лютика прикусить нижнюю губу и часто задышать, а потом снова вздрогнуть и оказаться без рубахи, сидящим верхом на бедрах Геральта. Наклонившись к нему, поэт урвал один жадный и горячий поцелуй, легко расправился с верхней одеждой ведьмака, отшвырнул ее в сторону, и, облизываясь, стал водить руками по рельефу накаченного торса, испещренному рубцами, шрамами, некоторые из которых были розоватыми, свежими, еще не успевшими полностью затянуться. Затем к ладоням подключился и язык, который обводил контуры шрамов, делая кожу влажной, подбираясь от живота к груди. Когда мягкие губы игриво обхватили сосок, Геральт не выдержал, с силой выдохнув, рванул с Лютика последнюю одежду.
Стон, всхлип, снова хриплый, гортанный стон, вызванный бешеным наслаждением, кипящей кровью в жилах, учащенным биением сердца и резким темпом толчков. Соленые капли пота спускаются по спине, груди, бедрам, пальцы до боли вцепляются в плечи Геральта, а очередная волна ощущений накрывает с головой так, что приходится выгибать позвоночник дугой.
- О боги… - соскальзывает с открытых губ, в ответ слышится лишь сиплое дыхание Геральта и приглушенный рык, вырвавшийся из-за стиснутых зубов.
Опять стон, протяжный и липкий. Рука, поднявшись с бедра Лютика, скользит вверх по талии, затем обратно, и с силой сжимает ягодицу, отчего уши режет очередной стон, больше похожий на крик, который становится пределом для них обоих.
Упав на прохладную траву, они часто дышали. Лютик, уткнувшись мокрым лбом в такую же мокрую грудь Геральта, сопел, сглатывал, переводя дыхание, пока усталость не взяла свое, и он не провалился в сон.

Лютик проснулся от ржания лошади, лениво потянулся, щурясь от солнца, разящего своими лучами прямо в глаза. Недалеко от него слышался топот тяжелых Геральтевых ботинок, обладатель который, кстати, уже заметил, что его друг соизволил вырваться из блаженной неги в реальность. Деликатно отвернувшись и сделав вид, что проверяет, правильно ли прикрепил седло к Плотве, Геральт дал трубадуру время, чтобы одеться в валявшуюся в одной кучке одежду. Поправляя шапочку с эгреткой и ремешок, на котором висела лютня, поэт спросил:
- Куда едем, Геральт?